|
Выложу второй.
Хоть и понимаю, что людям сейчас не до Темы и не до смеха, когда все готово обрушиться. Но, может быть, кому-то поможет отвлечься и улыбнуться в это непростое время.
Это тоже был спор. Говорили о Тематическом зрении. Моя реплика в этом споре
МЫСЛИ МАНЬЯКА, КОГДА ОТКРЫТ ТРЕТИЙ ГЛАЗ
Провинциальный переговорный пункт в небольшом городке (мобильных телефонов тогда еще не было). Женщина средних лет с сыном лет двенадцати долго говорит в кабинке по телефону, затем выходит и сообщает поджидающей ее родственнице или подруге:
- Отец сказал: ну, ничего. Приедете - я с ним за все расплачусь. - (сыну, многозначительно): - А ты зна-а-аешь, чем папа расплачивается!
И сынишка кивает, пряча лукавую улыбку: да, мол, знаю. Но что ж делать.
...И у меня ушки на макушке сразу. Но больше ничего, совсем ничего. Вот всегда так.
Не знаю, правы ли участники обсуждения насчет нас и крота (в смысле, всего остального человечества), которому мы, спанкофилы, никогда не сможем объяснить, что такое синий цвет. Но какое-то особое "ангажированное" зрение нам действительно присуще. Даже в мелочах. Особенно в мелочах.
Помните, у Брэдбери в «451 градус по Фаренгейту», в мире, где горели костры из книг, бродили по свету и жили в лесном лагере «люди-книги». Их миссия была помнить. Каждый помнил какое-то одно произведение.
Они спрашивали друг друга: «Здравствуйте, Вы кто?» - «Я – Гамлет». – «Очень приятно, а я – Потерянный рай». – «А я – братья Карамазовы»...
«А эти - кто?»
«Это люди, они такие, немного смешные. Они желали странного и боялись своих желаний. Но они знали про наш мир что-то такое, чего больше не знает никто. Они не успели выразить это знание в книжке – в той книжке, которую можно написать, издать и продать. Но они обязаны помнить и хранить его. Они тоже с нами».
Мне кажется, это про нас. Если мы одарены каким-то знанием, то нельзя просто так отвернуться от него, это грех.
Я и не отворачивался. Память выхватывает какие-то фрагменты, отрывки, но потом начинаешь понимать, а ведь ни один нормальный человек на такое просто не обратит внимания!
Вот еще из того, что запомнилось.
* * *
Девочка-подросток открыла переднюю дверцу у джипа и ищет, склонившись, что-то внутри. Наверное, родители попросили найти сигареты в бардачке.
А машина стоит на скосе, уклон довольно значителен. Дверцу откроешь, она сама начинает закрываться все быстрее и быстрее, и дверная ручка с размаху шлепает девочку по той части тела... Ну, вы понимаете.
Девочка волейбольным, если так можно выразиться, движением транца отталкивает дверцу и продолжает искать, а дверца, побыв секунду в открытом положении, вновь разгоняется. С замиранием сердца ждешь этот момент…
Да! Они встретились, они снова столкнулись на большой скорости - дверца и упомянутая часть тела. Они шмякнулись друг о друга, и на этот раз дверца в раздражении отброшена еще сильнее. Так продолжается раза четыре. Девочку, похоже, это занятие увлекает не меньше поисков в бардачке. О, знать бы: о чем она сейчас думает?
А вот, о чем думаю я: "Машина. Машина для порки. И не надо изобретать…"
К сожалению, автомобиля с тонированными окнами у меня нет, и даже очков с такими стеклами нет, потому долго стоять и наблюдать возможности не было. Вспомнилось только, как играли в детстве в футбол "на распинывание". На такую игру я старался надевать брюки, а не спортивные тренировочные штаны, - не потому, что боялся боли, а потому, что эрекции не раз ставили меня в неловкое положение. В 70-е годы продавали такие твердые красные шипастые баскетбольные мячи. Они били, как пушечное ядро.
Здесь было очень похоже.
* * *
Одиннадцатилетний сын моих знакомых занимается дзюдо и всякими восточными единоборствами. Тренер им всем закупил нунчаки. Ну, не настоящие. Мягкие, таиландские, обтянутые губчатой резиной. Их требовалось туго перемотать изолентой по всей длине, чтобы они стали чуть поплотнее, и удар хоть немного чувствовался.
Так вот, мальчик стоит на середине своей комнаты и с азартом тренируется. Наносит кому-то удар, потом заводит нунчаки за спину, за спиной перебрасывает их из руки в руку, затем другой удар, и так далее. Одно непрерывное вращение. Веерная защита.
Только одна неточность. По правилам нунчаки должны вращаться, не касаясь твоего тела. А этот - с азартом лупит себя ими по заднице и думает, что так и надо. То есть, не ладонью нунчаки за спиной тормозить, а задницей и уже потом, когда они отскочат от задницы, захватывать в ладонь. Надеюсь, я этот процесс понятно описал.
Теперь представьте себе, как это резко и быстро: противник - задница - рука. Противник - задница - рука, - только свист стоит. И еще, знаете, такой звук - как будто картонку подставили под лопасти вентилятора. Но мальчишке, похоже, этот процесс нравится именно в таком виде. Как массаж.
По-хорошему, предупредить бы надо родителей. Но я только показал на него, плечами пожал и спрашиваю: "что это он там делает, интересно?" А сам думаю: "Занимаешься? Ну-ну…"
* * *
А вот конец восьмидесятых, лето. "Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Иркутска".
Почему так запомнилось, что Иркутск? А вот, почему. Там у выхода в город плакат висел очень интересный:
"УВАЖАЕМЫЕ УЧАСТНИКИ КОНГРЕССА ПО МИКРОБИОЛОГИИ! ВАС ОЖИДАЕТ НА ПРИВОКЗАЛЬНОЙ ПЛОЩАДИ МИКРОАВТОБУС!"
Но не было там никаких микробиологов. Под плакатом расположилась счастливая семья. А может быть, просто СЕМЬЯ, без прилагательных. Как абстрактная категория.
Папаша, похожий на снулого туповатого бычка. Мамаша - зубастая, как волчица. И двое щенят-детенышей десяти и двенадцати лет. Мама, в шутку играла упругим гремучим ремнем, затаившимся для упрямой силы броска на живое тело. Выгибала его дугой, стягивая в ленту; приотпускала чуть-чуть, чтобы получилась петля, и петлей водила из стороны в сторону, - как рапирой. А старший сын под восторженное завывание младшего пытался живыми стремительными руками кончик этой рапиры поймать.
Но та, сделав рывок, неожиданно оказывалась сзади него и с резким хлопком опускалась ему на бедро, на коленку или на спину; угадать было невозможно.
Получив удар, пацан застывал в изумлении от звука, от терпкого ощущения в том месте, куда попадал ремень. Открыв рот, он секунду-другую смотрел на маму в упор с таким видом, как будто ему сейчас много, чего есть ей сказать. Потом сгибался как бы от боли, и из согнутого положения делал резкий баскетбольный бросок - к ремню.
Но мать этого ждала, ремень уплывал в сторону, кончик его вновь раскачивался и в такт ему мать едва заметно удовлетворенно кивала, с каждым кивком утверждая свою власть над сыном еще года на три. А может быть и на пять. И еще как бы приглашала в свидетели всех, кто за этим наблюдал. Равнодушный папаша при этом что-то говорил, и мать, не отвлекаясь, отвечала ему.
Но с чего началось? Как вдруг оказался на свободе ремень?
Может быть, им был обтянут чемодан, который сдали в багаж.
А может быть, - в момент, который я не застал, обнаружилось что-то. Какой-то проступок. И изначально все было задумано, как настоящая порка. Короткое стремительное наказание.
Но в последний момент - люди же смотрят! - обратили все в шутку. Но так, чтобы - смотри у меня!
Я смотрел. Ни к чему здесь были тонированные стекла джипа и темные очки. Не было нужды притворяться, что внимание мое привлек забавный плакат. Они не стеснялись, и никакая сила на свете не могла бы им объяснить, чего здесь, собственно, - стесняться и почему другим может быть неловко на них смотреть. Я смотрел и мечтал о таком немыслимом счастье - оказаться когда-нибудь равным среди них. Но достичь такой невинности и такой простоты казалось уже невозможным. Это было все равно, что, воспарив, достичь вон того облака на небе, цвет которого распадается, если долго на него глядеть, на цвета синяка.
Все!
|
Login
Register
FAQ
Search
