Дамы. Главы из романаГлава 1. Дама у зеркала
Он проснулся, услышав женский голос где-то рядом. Не за стеной, не за дверью, а здесь же, в комнате. Открыл глаза, огляделся. Не понял, где находится, обстановка незнакомая, комната чужая. Женщина стояла спиной к нему. Значит, ему не приснилось, это ее голос он слышал.
Стоит совершено голая у платяного шкафа, открыла дверцу, смотрится в большое зеркало на внутренней стороне дверцы, переодевается, разглядывает себя и тихонько ворчит. Нет, не то что выражает досаду по поводу увиденного в зеркале — немного там увидишь, в комнате полумрак, за окном едва светает, еще такой синий рассвет, — так что досада этой дамы у зеркала имеет более широкий адрес. Недовольство мирозданием вообще, горечь по поводу несовершенства мира, сожаление о жизни, которая проходит напрасно… Выражено все это весьма энергично, сочно, изобретательно. Из тех слов, что он расслышал, самыми приличными были: «рыдание мудевое». Остальные слова такие, что их в печатном слоге привести нельзя. Хорошо ругается, видна школа, выучка. Закончила грустной нотой: «Нет, бля, в натуре, завязывать пора!» Он еще не совсем проснулся, голова тяжелая, соображает плохо, так что он оценил мастерство этой голой красотки не в полной мере, только смутно как-то отметилось на полях, что девка приблатненная. Нет, пожалуй, блатная. И что это значит, он ее вчера где-то снял, потащился к ней? Нет, не может быть. Тогда где он, кто она?
Она шатенка, это пока все, что он знает о ней достоверно. Молодая, никак не старше двадцати. Тело нежное, девичье. Худенькая, даже костлявая. Лопатки торчат. Тонкие руки. Все эти тряпки, что она с себя сняла, она сначала повесила на спинку стула, теперь их аккуратно собирает, складывает, заворачивает в газету, помещает в большой полиэтиленовый мешок с ручками и надписью красным по белому, латинскими буквами «Березка. Внешпосылторг». О, да это, кажется, вечерний туалет! Все дешевенькое, но именно вечернее. Черное платье, черные чулки. Отделка воротника и рукавов какой-то блестящей каймой. Это называется люрикс? В этом он не разбирается. Туфли на высоком каблуке тоже были завернуты в газету и последовали за тряпками — уложены поглубже, так, чтобы не помять платье и не продырявить каблуками мешок. Девка оглянулась, сказала спокойно:
— Разбудила? Извини. Ты спи, спи, я тут недолго…
Лицо незнакомое, раньше он ее не видел. Не помнит. Зато наконец понял, что тяжесть в голове это не просто спросонья. Голова гудит, в горле першит. Он вчера простыл, лег с температурой. Теперь помнит, сообразил наконец.
Он приехал в город позавчера, остановился в гостинице «Алтай» позади ВДНХ — с липовым командировочным удостоверением снабженца только туда. На другой день решил снять комнату, это дешевле и спокойнее. У него было несколько адресов, которые дали знакомые, но эти адреса не сработали. Старушка в Марьиной Роще все свои комнаты уже сдала, ее жильцы чаще всего цирковые — но не артисты, а так, мелочь, ассистенты, конюхи какие-то, униформа… Другая старушка просто померла. До конца дня еще далеко, и он решил поехать на проспект Мира — там квартирная биржа. Неподалеку от городского бюро обмена, угол Банного переулка, у книжного магазина. Кажется, у магазина есть название. «Журналист», что ли? Этого он не помнит. Помнит дождь. Он южанин, для него это невероятно — в середине лета так холодно, дождь, ветер. Простоял полдня и простудился. Успел познакомиться с половиной толпы, которая топталась на углу Банного. Многие топчутся не первый день. Народ простой, все охотно делятся опытом, обмениваются полезными сведениями. Комнату? Комнату найдешь быстро. Квартиру снять трудно, а комнату легко. Дальше подробности: хозяева бывают такие, этакие… условия бывают такие и этакие… Не вздумай платить за полгода вперед! А у него, он уже чувствовал, температура поднимается, он плохо переносит температуру, и он бы за год вперед заплатил, только бы сейчас лечь в постель… Вернуться в гостиницу? Он не выписался, вещи остались в номере, ночь за ним, уплачено до завтрашнего полудня, это расчетный срок — двенадцать дня… А квартиру искать завтра?
Нетушки. Он решил постоять еще, тут и подошла эта тетка, маленькая, худенькая, лицо испитое, серенькое. Новый знакомый Сеня издали показал глазами: не иди, она алкоголичка. А он пошел, потому что с этой теткой все просто — он сейчас же едет с ней, смотрит комнату, отдает деньги за месяц и немедленно остается ночевать. Это главное, а завтра посмотрим, завтра тоже день…
Поймал такси, и они поехали.
Конечно, новостройки. Конечно, это публика, которая получила квартиры не после пятнадцати лет доблестного стояния в очереди на родном заводе, а в результате расселения старых коммуналок на Арбате. Сто лет бы они еще торчали в этих коммуналках, но какая-то смышленая организация присмотрела дом: шестиэтажная махина в стиле русский модерн, высокие потолки в квартирах, мраморные лестницы, кованые перила, мраморные камины, колонны, лепнина под потолками… Догадливый завхоз Алексей Иваныч даже выкупил у некоторых жильцов уцелевшие предметы старой обстановки — что осталось еще от прежних владельцев и обитателей, не было пропито, не сгорело в печках в лихие годы. Дуб, орех, красное дерево... Кое-где бронза. Немного уцелело. А жильцов вон! Воспоминания о жизни арбатской он услышал в первый же вечер, хозяйка как-то виновато пробормотала, что не центр, а все же Москва (сама она, судя по голосу, в это не верила), в пределах кольцевой автодороги, и метро недалеко. Он не слушал. Заплатил, получил ключ и повалился. Постельное белье чистое. Хозяева пьют, а все же не опустились.
Последнее, что он помнит, порадовавший его вопрос хозяйки:
— Ты не в бегах?
— Нет, нет… Все чисто. Я же вчера в гостинице поселился, туда только с хорошим паспортом пускают. Аспирина у вас нет?
Аспирина у нее не было. Добрые здесь люди, участливые, много понимающие в жизни, но аспирина не держат.
А утром в его комнате голая девица. Сняла вечерний наряд, достала из шкафа другие шмотки, дневные. Что-то простенькое. Синяя юбка, серенький свитер. Конечно, тряпки ее собственные. Раньше жила в этой комнате, барахло тут осталось, не успела забрать. Сейчас заглянула только на минутку, переоделась и ушла. Он даже не заметил, когда она исчезла, закрыл глаза и снова провалился.
Следующий раз проснулся от шарканья веника по полу. Кто-то метет комнату. Открыл глаза: так и есть, мужичок метет пол. Лет сорока, тощенький, изможденного вида, щеки впалые. Судя по цвету лица, пьющий мужичок. И почему-то чисто выбритый. Еще не совсем рассвело, шести утра нет, а этот уже на ногах, чисто выбрит и метет комнату. Старательно метет. Сосредоточенно хмурится, оттопыривает нижнюю губу. Это особенность его внешности: впалые щеки, толстая нижняя губа, всегда оттопыренная, прямой взгляд, ясные чистые глаза хорошего человека. С раннего утра безупречно выбрит. И черт с ним…
Раз уж здесь такие порядки — в комнату нового жильца может войти каждый…
Интересно, этот последний? А где та, которая ему комнату сдала? Кажется, ее звали Галей. Сейчас может обнаружиться, что никакой Гали нет. Просто собутыльница, случайная знакомая. Захотелось выпить — сделала маленькую аферу: стащила ключ, поехала на Банный, сдала чужую комнату первому попавшемуся иногороднему болвану… Может такое быть? Вообще может. Но не здесь. На здешних он зря плохо подумал, просто нездоров, в голове мутится. Здесь народ неплохой.
Последняя мысль скоро подтвердилась.
Третий гость вошел в комнату неслышно. Постоял у дивана, посмотрел на лежащего. Дождался, когда тот откроет глаза, спросил:
— Как ты себя чувствуешь? Может быть, кушать хочешь? Я принесу.
Лежащий разглядывал его с интересом. Брюнет лет тридцати пяти. Небольшого роста, плотный, круглоголовый. Первая седина в волосах, пока еще не очень заметная. По внешности кавказец, скорее всего грузин. По-русски говорит чисто, акцент не слышен. Одет дорого, но плохо, без понимания предмета. Какая-то провинциальная мода, где-нибудь в Кутаиси это местный шик: дорогой серый костюм, а под ним не сорочка с галстуком, а тонкая черная водолазка с горлом. Костюм отутюжен, хозяин костюма выбрит — здесь, видимо, все бреются спозаранку.
— Нет, спасибо, есть не хочу.
Он начал подниматься.
— Телефон здесь есть?
— Меня зовут Боря, — назвался третий гость. — Настоящее имя Бондо, но обычно зовут Борей. Телефона здесь нет. Есть автомат напротив подъезда. Тебе надо срочно позвонить?
— А меня зовут Виктором. Можно не звонить, лучше сразу поехать.
— Куда? Ты совсем больной…
— В гостиницу, вещи забрать. На такси туда и обратно… Такси здесь поймать можно?
— Такси поймать можно, — невозмутимо ответил Бондо, он же Боря.
Сдержанный человек. Вчера хозяйка Галя ужасно горевала, когда он взял такси. Ничего не сказала, но по лицу видно, что горевала. Зачем тратить три рубля на такси, когда метро стоит пять копеек? А на три рубля можно выпить… И он все понимал, он бы не стал дразнить ее такой расточительностью, но у него температура… Другое дело Бондо, его выброшенной на ветер трешкой не испугаешь, ничем другим тоже не удивишь. Мало ли по какой причине плохо одетый незнакомец раскатывает на такси. Бондо одет хорошо, то есть дорого одет, а почему-то находится на окраине города, в нищенской квартире с сильно пьющими хозяевами. У каждого свои обстоятельства.
— Девушка утром заходила… Как ее зовут?
— Ее зовут Таня, — любезно и доброжелательно сообщил третий гость.
Глава 2. Дама в коридоре коммунальной квартиры
Он вернулся в Банный переулок на третий день, когда температура спала. Старый знакомый Сеня встретил его восторженными кликами.
— Ура! Ты живой! Только обобрали, не убили? На том спасибо.
— Нет, даже не обобрали. Приличные люди, хотя пьющие. Так что снова ищу комнату.
— Пожалуйста. Рафаил — помнишь, рыжая борода, — нашел квартиру. А до того у него объявление пошло в расклейку, ему звонили, предлагали комнаты, он все записал, отпавшие варианты отдал мне. Держи!
— Спасибо! Приглашу вас с Рафаилом на новоселье, выпьем.
Взял у Сени бумажку, посмотрел адреса, поехал на Ордынку. Хозяйка молчаливая старуха, ни о чем не расспрашивала. Он с ней расплатился, получил ключ, и старуха немедленно исчезла.
— Будет кто звонить, скажи, я у крестной.
Ладно, пусть у крестной. Огляделся — четыре комнаты, три стоят запертые, четвертая его. Тишина. Ни одной голой девицы вокруг не видно. Впрочем, и его комнату никто не подметает, и никто не предлагает принести молока и аспирина. Подмел комнату сам. Ушел, вернулся вечером, дома по-прежнему никого. Утром тоже никого. Он нарочно поднял голову на рассвете, глянул в сторону гардероба — никого. Следующий день тоже прошел спокойно. Он уходил, приходил. Ездил в какую-то контору, отметил командировочное удостоверение. Записался в две библиотеки — Историческую и Ленинку. Осталось еще отношение в библиотеку имени Ушинского, отложил его на потом. Везде бумажки, причем везде липовые бумажки. В Исторической библиотеке просидел часа два, покопался в каталоге. Вернулся домой, там тихо.
А на третий день уже ничего не опасался, ничего худого не ожидал… Он совсем забыл. Строил глазки библиотекарше в историчке. Ну, кислый номер, скучная девица, измученная заполнением формуляров. Потом покупал перчатки в Военторге на Новом Арбате. Впереди зима, а он здесь мерзнет, особенно руки зябнут. Кожаные перчатки не годятся, в них холодно. Шерстяные лучше, но ненамного. Хороши варежки, но выглядят смешно и руки в них совсем неуклюжие. Потом его научили: покупаешь две пары шерстяных офицерских форменных перчаток, такие бледно-коричневые, рыженькие, надеваешь обе пары сразу, одну на другую. Отлично! Прошлой зимой он этот рецепт опробовал, а летом перчатки куда-то засунул, найти не смог, надо покупать новые. В Военторге нашел на втором этаже галантерейный отдел. За прилавком одна продавщица. Их должно быть две, но покамест и для одной дела нет, покупателей не видно, и вторая куда-то убежала. Он подошел, и единственная оставшаяся продавщица вежливо направилась к нему. Далее она собиралась, разумеется, вежливо улыбнуться и задать вежливый вопрос, только у нее это не получилось. Она, понимаете ли, жует. Теперь он задержал на ней взгляд, рассмотрел. Прелестная девица. Совсем молоденькая, лет семнадцати, очень красивая, очень милая. Смотрит виноватыми глазами и жует.
— Вы не торопитесь. Я никуда не спешу, я подожду, и вы не торопитесь, не отвлекайтесь.
Она продолжала поспешно жевать, ответила только глазами. Смешно округлила их (выражение ужас-ужас), наконец проглотила и смущенно прыснула.
— Извините… Вы вежливый.
— Это единственное, что во мне есть хорошего.
Ее звали Машей. Очаровательная девица. Совсем простенькая, веселая, смешливая, добрая, приветливая. И замечательная красавица. Потрясающая. Матовые щеки, темноватый румянец, аккуратный нос, полные губы, веселые серые глаза. Безупречная красота. Не девочка, а картинка. Ну, разве что чуточку скуластая, так это вполне русский стиль. Что она здесь делает? Эти существа мужского пола, что ходят вокруг, у них что, глаз нет? Ведь они толпами должны сбегаться, потому что это мечта, это сказка… Нет, бегут мимо, не замечают. Наверное, видели лучше.
Он купил свои перчатки, две пары, как и собирался, еще минутку они с продавщицей Машей болтали, перешучивались, наконец распрощались. Улица, прохожие, афиша кинотеатра «Художественный», станция метро пышного ампирного стиля, он это разглядывал, озирался, зевал по сторонам и как-то рассеялся, все забыл. Пришел домой, выложил покупки, переоделся, отправился на кухню, идет себе по коридору — а тут она.
Похлопал глазами, убедился. Никакого обмана зрения. Так и есть, это она. На этот раз брюнетка. Молодая, длинноногая, недурной внешности. Идет ему навстречу. Конечно, на этот раз лучше, какой-то более мягкий вариант — голая девица не в его комнате, а всего-навсего в коридоре коммунальной квартиры. Просто она из ванной идет, вон у нее на голове полотенце накручено. Вполне разумная причина ходить по коридору голой, если дома все равно больше никого нет.
Увидела его, остановилась.
— Ой… Вы кто?
— Думаю, что я ваш новый сосед. Моя фамилия Кривчиков. Снял комнату у Агафьи Николаевны.
— Извините, я не одета. Пожалуйста, подождите меня здесь!
Развернулась на месте, пошла по коридору в обратную сторону. Он посмотрел ее вслед. Как держится! Невероятной выдержки девица. Не убежала с визгом. Остановилась, поговорила. Глазки не строит. Спокойна, любезна. Она у себя дома, а он неизвестно кто, неизвестно откуда…
Она вернулась в каком-то просторном халате. Черный, шелковый, расшитый желтыми драконами. Вежливо улыбнулась, продолжила церемонию знакомства.
— Кривчиков. Очень приятно! Скажите, вас всегда по фамилии зовут?
— Чаще всего.
— И вам нравится?
— Да, нравится.
— А меня чаще всего зовут Еленой Владиславовной, но мне не нравится. Мне больше нравится, когда меня зовут Леной.
Он учтиво наклонил голову. Интересно, почему ее чаще всего зовут Еленой Владиславовной. Она молодая, примерно его возраста, ей лет восемнадцать или девятнадцать.
Она поняла.
— Я репетиторша, — это признание прозвучало чуть жалобно. — Ко мне девочки ходят на уроки английского.
— Только девочки?
— Только девочки. Старшеклассницы. Первой вы увидите Ляпину, она придет минут через пятнадцать. Поэтому вы меня извините, я спешу, мне надо одеться, приготовиться ее встречать.
— Да, да…
— Кривчиков! Еще минутку… Вы здесь недавно. Если вам что-то нужно, обращайтесь. У вас, наверное, и съестного ни крошки нет. Вон тот холодильник мой, можете без всякого стеснения….
— Спасибо, Лена.
Почему-то ему очень хотелось назвать ее Еленой Владиславовной. Ей не нравится, но ей это идет.
Она махнула рукой, улыбнулась на прощание и пропала.
Замечательная барышня.
Вот так вот в один день… Прямо глаза разбегаются, потому что там блондинка, тут брюнетка, там редкая красавица, очень простая и добрая, а здесь не такая яркая красавица, но железный характер и огромное умение вести себя с достоинством. И тоже добрая. Что делать, как жить?
И ведь он еще не видел старшеклассницу Лямину…
Также не следует забывать, что в кармане бумажка, а там еще два адреса, записанных рукой Рафаила. Поехать? Уж там-то он знает, что увидит.
Поехать просто так, только чтобы убедиться, что эта чертовщина срабатывает безошибочно…
Он засмеялся, повертел головой. Пошел в коридор, к телефону…
Глава 3. Светлана
Почему с ним происходит эта чертовщина? Потому что он дурак. Потому что он конспиратор и темнила.
Прилетев в этот город, он должен был немедленно отправиться к Светлане. Сразу же, с чемоданом в руках, нигде не задерживаясь и не останавливаясь в пути. Приехал в город, где твой родной дом, так и иди домой, а не в гостиницу. Или у тебя есть сомнения? Твой дом где-то в другом месте? У него нет сомнений. У других людей дом там, где живут мама с папой. У него нет мамы с папой, и было время, когда вместо мамы с папой у него была Светлана. Год он прожил у нее в доме. В другие времена он оставался у нее на руках на менее длительные сроки. Она хотела оставить его у себя насовсем, но не сложилось. Однако он помнит, кто она ему, а она помнит, кто он ей. И Светкина дочка Дашка ему как сестра. Только время идет, и домашняя девочка Дашка, всего на три года старше его, выросла и уже не живет с мамой, она, представьте, вышла замуж. Трудно себе представить, но ведь правда, он приезжал на свадьбу. И сам он в таком возрасте, когда мальчики бегут не домой, а из дому. Примеряются, не будет ли удобнее пожить отдельно. Хотя бы временно. Допустим, на Ордынке, где за стенкой живет длинноногая брюнетка Лена, которая не хочет, чтобы ее называли Еленой Владиславовной. Может быть, по этой причине он в городе пятый день, а Света его еще не видела? Нет, причина другая. Просто он балбес. Он прячется, тянет время, потому что приехал с планами, которых Света не одобрит. Но деваться некуда, сейчас он снимет трубку, наберет номер и соврет, что прилетел только что, сию минуту. Надо только оглядеться и замести следы. Уничтожить улики. Какой-нибудь чек из Военторга, из которого видно, когда он покупал перчатки… Билет…
Он уничтожил улики. Обдумал все, включая расписание авиарейсов. Упаковался, не забыл даже зубную щетку. Набрал номер. Соврал. Вышел из дому, поехал на Фрунзенскую набережную.
Звонок в дверь... Далее шум, крики, хохот, поцелуи… Это уж как полагается. Как он вырос! Его не узнать. Огромный, важный… Его вертят, тискают, треплют за уши, щиплют. Полный восторг. Светлана сияла, лучилась.
— Звоню Дашке! Вечером примчится на тебя посмотреть.
Его тащат на кухню, Света готовит обед.
— Мойся, переодевайся, присоединяйся, картошку будешь чистить! Под чистку картошки самый душевный разговор… Не забыл?
Он не забыл. И картошку чистить не разучился. Картофелина шуршит под ножом, тонкая вьющаяся ленточка очистков медленно спускается в миску. Одна ленточка на картофелину, без разрывов.
О своих планах он не успел рассказать подробно. Главное вмещается в одну фразу, Светлана все поняла.
— Вздорный план. Все отменяется!
Он засмеялся.
— Беру билет, лечу домой.
— Нет, пока ты чистишь картошку. И слушаешь мои скучные назидания. Потом я ознакомлю тебя со своими планами. Теперь все планы не твои, а мои! Понятно?
— Понятно.
Она шинковала морковь, торжествующе стучал нож, она ликовала.
— Попался! Дашки нет, я одна. Ты очень кстати подвернулся.
Понятно. Это ее давняя мечта. Ей всегда хотелось с ним понянчиться, но это удавалось только немножко, урывками. А ей хотелось. С тех самых пор, когда ему было три года. Дача в Усть-Нарве, бабушка кормит его завтраком на веранде, а он смотрит во двор. Зорко смотрит, и едва они появятся, орет басом:
— Светка! Дашка! Не ходите без меня! Сейчас покушаю, выйду.
Он картавил тогда, выговаривал «ситас покусаю». Они смеялись, терпеливо ждали его во дворе, он вылетал, снаряженный бабушкой, и они вместе шли на пляж. Света охотно с ним нянчилась, с большим удовольствием. Гордо шествует по поселку — молодая, двадцатичетырехлетняя, высокая, статная, длинные светлые волосы колышутся, разлетаются, — а за ней семенят двое детей, Дашка тащит Витьку за руку. Таким порядком они следуют мимо почты, магазина, старого кургауза, проходят светлый парк, черный парк. Зрелище впечатляющее, на них оглядывались. Все так и считали, что у нее двое детей. Не станешь же каждому объяснять, что второй ребенок не ее, а соседский. Однако лето проходит, и бабушка увозит Витьку домой, на другой край света, к маме и папе.
Потом эта история… Мамы и папы уже не было. Витька оказался у бабушки с дедушкой. Далее Света забрала его к себе, у нее он жил год, ходил в школу в Москве, в пятый класс. Через год вернулся к деду и бабке. Сложные обстоятельства…
Не удалось ей понянчиться с ним всласть, зато теперь открылась новая возможность. Конечно, это не так интересно, как раньше, он уже большой, но уж какой есть. Сейчас она возьмет его на ручки.
Весело оглядывает его могучую фигуру, щурится.
— О твоих планах скажу коротко: ты Циолковский!
— Э-ээ…
— Ты все понял, не прикидывайся. После мы еще поговорим подробно, сейчас не успеем, сейчас достаточно того, что ты понял.
— Понял. Света, а о своих планах ты можешь сказать так же коротко?
— Могу, — ответила она без колебаний. — Коротко будет так: выкинь из головы свои глупые выдумки! Остаешься здесь. У тебя продолжается счастливое детство.
Конечно, он так и знал. Его взяли на ручки.
— Что ж, это хорошо. Я все помню. В самом деле немыслимое счастье: в воскресенье поведут в цирк, в зоопарк, купят мороженого. Дашка была уже большая, в четырнадцать лет цирк и мороженое не так интересны, а я наслаждался.
Она мягко улыбалась.
— Теперь будет не так весело. Пока был маленький, был тебе цирк, зоопарк и мороженое, а теперь ты большой — и не будет тебе ни пива, ни преферанса, ни телевизора. И никаких девок! Только уроки, уроки, уроки…
— Какие уроки? — невинно поинтересовался Кривчиков.
— Как какие? Я тебе уже и репетиторшу нашла.
— А зачем мне репетиторша?
— Как зачем? Чтобы к экзаменам готовиться, конечно.
— К каким экзаменам?
Они делали друг другу глазки и хихикали, продолжали игру.
— К вступительным, разумеется.
— Разве я куда-то поступаю?
— А как же! — И она вдруг переменила тон на деловитый, домашний. — Все, Витька, картошки достаточно. Начинай молоть мясо.
— На котлеты?
— Да. На пельмени у меня подходящей свинины нет. И лепить долго…
— Света, так ты не ответила. Я куда-то поступаю?
— Вот зануда! Поступаешь, поступаешь…
— А куда?
— Куда надо. Тебе об этом знать пока рано. Придет время, я сама тебе все скажу.
Она посмотрела на него с торжеством. Кривчиков опустил голову. Он побежден.
Светлана встала, пошла к плите, засыпала картошку в кипящий бульон, немного увеличила пламя под кастрюлей. Он посмотрел вслед. Поверить невозможно, что Светке уже тридцать девять лет. Она всегда была молодая. Сколько он ее помнит, она всегда была молодая. Когда он был маленький, он и представить не мог, что она когда-нибудь может стать другой. Что ж, она не располнела, не подурнела. Все такая же красивая. Все такая же сильная, живая. Стала чуть шире в бедрах, в плечах. А глаза совсем прежние…
Она обернулась.
— Говорила я тебе: теперь все планы теперь не твои, а мои.
— Это я понял.
— А я все жду, когда ребенок вскинет голову, завопит, затопает ногами. «Света, ты не можешь… Света, ты не смеешь… Я не буду… я не хочу… Я большой, у меня своя жизнь…» — она удачно передразнила плаксивые интонации большого мальчика, у которого своя жизнь.
— Ну что ты, Света! — вежливо сказал большой мальчик.
Помолчали.
Можно помолчать, самое главное уже сказано, верхняя точка пройдена, это перегиб, перевал, дальше плавный спуск вниз. Разговоры тихие, элегические. Приятные воспоминания.
Для начала поболтали на кулинарные темы.
— Почему лук нельзя в мясорубку?
— Эх, учила я тебя, учила, а ты… Лук нельзя в мясорубку, потому что она его давит, мнет, выжимает сок.
— И что?
— А то, что сок горький. От лукового сока фарш будет горчить. Лук мелко рубят ножом. Некоторые его еще припускают, но я против этого. Ты знаешь слово «припустить»?
— Да, знаю.
Вдруг она вернулась к прежней теме, но тихонько, мягким голосом.
— Я все ждала, что ты скажешь: какое еще поступление? Я уже поступил, учусь в институте, в этом своем Кокандском ханстве. Я не помню точно названия, пышное что-то. Его величества Кокандского хана центральная высшая педагогическая академия.
Кривчиков хмыкнул.
— Что ты хмыкаешь? Я твои мысли знаю. Светка глупая, она эту провинциальную публику презирает, зато Московский университет уважает, тамошние людишки для нее цвет советской филологии. Анна Ивановна! Николай Иванович! Какие люди! А есть и такие имена, которые Светка произносит с дрожью в голосе. Лотман! Бахтин! Ролан Барт! Якобсон!
Кривчиков молчал. Она продолжала:
— Это у нее студенческое. На втором курсе обожала Турбина. Но и сегодня, если в город приедет Лотман и даст публичную лекцию, она ночь будет стоять в очереди, чтобы на эту лекцию попасть. Только это глупо!
Она весело захихикала.
— Зачем ей Лотман, когда у нее есть Кривчиков? Ему только позвонить. Билет на самолет стоит пятьдесят два рубля. Для него копейки. Прилетит завтра утром. Прочтет лекцию не хуже Лотмана. Поужинает, поцелует в щеку и улетит назад.
Опять замолчала. Затем сказала с непонятной интонацией:
— А я останусь. Телеграммы буду ждать.
— Какой телеграммы?
— Не понимаешь? Зарежет тебя кокандский хан.
— За что?
— Ничего не понимаешь, — она досадливо поморщилась.
— За что?
— За то, что ты узнал что-то такое, чего тебе знать не положено. Вошел в дом людей, которые сильнее тебя, и узнал про них лишнее.
— Не понимаю. Что я такого узнал?
— Не понимаешь. Для тебя это пустяк. А я от одних этих названий содрогаюсь — Наманган, Андижан, Фергана, Коканд… Как можно жить в городе под названием Наманган?
— Почему нельзя?
— Восток. Другие люди, другие понятия. У меня там на базаре голова кружится. Запахи, крики, выражения лиц… Кузнеца помнишь? Маруф…
Кузнеца он помнил. Тоже поморщился.
Сказал успокоительно:
— Черт с ним. Кузнецы говорили между собой, были уверены, что ты по-таджикски не понимаешь. Ошиблись, извинились. Руку к сердцу прикладывали. Ты скажи, за что меня зарежут?
— Помнишь, ты рассказывал, тебя попросили об услуге? Пустяк, мелочь. Всего-то написать школьное сочинение. Шолохов, «Судьба человека». Только срочно!
— Помню.
— Пришел человек, которого ты хорошо знаешь. Забрал тебя прямо с лекций. Отозвал в сторонку. Сказал, как он тебя уважает. Произнес важнейшее слово «ильтымос». Руку к сердцу прикладывал?
— Прикладывал.
— Тебя отвезли на машине в такой квартал, где ты раньше не бывал. Квартира с хорошей обстановкой, но без людей. Пока ты писал, машина ждала у подъезда. Заднее стекло с занавесочками. Шофер даже не вышел покурить ни разу. Забрали твою писанину, сказали «спасибо» и попрощались. Верно?
— Верно.
— Смысл этой аферы понимаешь?
— Понимаю. Ничего загадочного. Подменить сочинение.
— Правильно. Ребенка пристроили в институт. И не в родном Коканде-Намангане-Андижане, а в Ташкенте или даже Москве. Хорошо заплатили. Задним числом это все раскрыть трудно, поди докажи, что он там на экзамене отвечал, а сочинение осталось. Лежит в архиве. Документ. Улика. Оценка за него была четверка или пятерка, а сочинение даже на тройку не тянет. Кто-то капнул. Сочинение надо подменить. Есть верные люди, сделают, штампики поставят, будто это натуральный экзаменационный лист. Почерк свой, родной. Но само сочинение где взять? Большие люди, сильные люди, все могут, самолет могут специальный отправить с этим сочинением, а написать сочинение не могут. Никто не может! Такое сочинение, чтобы в Москве, во ВГИКе пятерка…
— Почему ВГИКе?
— Это условно. Пусть Щуке. Или в институте международных отношений. Вдруг кто-то говорит: я такого человека знаю. Все будет хорошо, это грамотный мальчик. Согласились, рискнули. И правда, все прошло на ура.
Она смотрела на грамотного мальчика выжидающе. Он молчал, потом попросил:
— Дальше.
— Дальше вопрос — что с грамотным мальчиком делать. Может быть, сберечь, он полезный человек, еще пригодится. А может, он теперь ненужный человек, лишнее знает. Номер машины запомнил. Ему сказали спасибо, а потом так вышло, что он в городском парке сидел в ресторане на поплавке, поссорился с какими-то хулиганами, и они его зарезали. Среди бела дня. Теперь ищи-свищи, они были из другого города…
Он вздохнул.
— Света, ты все это тонко понимаешь. Но все же ты о восточных людях слишком плохо думаешь. Не настолько они коварные.
— Неужто?
— Да. Кокандский хан не велел меня зарезать, велел спасибо сказать.
— И все?
— Нет, не все. Он хорошо отблагодарил.
— Ну-ка, ну-ка… Деньги?
— Нет, плохо ты о нем думаешь. Уважение важнее денег. Он хорошо отблагодарил, с уважением.
— Рассказывай! — скомандовала Света.
Ей в самом деле стало интересно, аж глаза заблестели.
— Меня призвали в армию.
— Начало хорошее!
— Не спеши. Итак, я студент, у меня бронь или броня, не знаю, как правильно. У меня приписное свидетельство, может, ты знаешь, что это такое.
— Знаю.
— Я стою на военном учете как призывник, но как студент имею отсрочку. Вдруг вызывает завкадрами, говорит: не пугайся! Главное — не бойся. Какая-то там ошибка в документах, тебя не так поставили на учет… Вызовут в военкомат. Получишь повестку — не бойся!
— Очень хорошо…
— Да. Получаю повестку. Призыв! Я попал в весенний призыв. Иду молча, не протестую. Прохожу медкомиссию. Не совсем удачно. Пишут акт обследования… больница… Бац — списан. Комиссован. Признан негодным к несению строевой службы в мирное время, годен в военное время к нестроевой… Какие-то буквы и цифры — номер статьи по расписанию болезней. Ограниченная годность. Выдают взамен приписного свидетельства военный билет. Там должно быть написано «принят на учет». А там написано «снят с учета как непригодный». До свиданья, товарищ, вы нам больше не нужны!
— Да, услуга серьезная.
— Очень. А ему ничего не стоило. Там бешеная рождаемость, план по призыву каждый год перевыполняют, здоровым людям дают отсрочку.
Вдруг он вспомнил.
— И ты послушай, я еще повеселился. Тебе будет интересно. Там такие сцены… Женщина-психиатр русская. А призывник по-русски не говорит. Что делать? Она спрашивает как умеет. «Охмок эмас ми сан? Джинды эмас ми сан?» Мальчишка страшно пугается. «Ёк, ёк!»
— Да, по-узбекски это звучит грубо. Ты не дурак? Ты не сумасшедший? Джинды — это даже не сумасшедший, а юродивый, какое-то религиозное помешательство.
Она месила фарш, лепила котлеты.
— Хорошо. Кокандский хан тебя не зарежет. Ты меня успокоил. Но все равно делать тебе там нечего. Ты из института отчислился?
— Взял академический отпуск.
— Ладно, сойдет. С армией отношения улажены. Восемнадцать тебе исполнилось. В права наследства вступил? Был у нотариуса?
— Да.
— Дом продал?
— Нет, теткам отдал. Они и так были на покойника обижены, потому что денег мне досталось больше, им меньше.
— Что ж, ты свободен. Долгов нет. Там все закруглил, можно все бросить, уехать. Форма номер 286 у тебя с собой?
— Да.
— Ты очень предусмотрительный юноша! И небось еще какие-нибудь липовые документы на чужое имя?
— Ну…
— А пока ко мне из аэропорта ехал, заглянул еще к одной барышне, которую с прошлого раза знаешь, оставил у нее другой чемодан?
— Света!
— Да ладно, я тебя знаю… Выбрось из головы! Это глупость: он устроил себе отпуск, приехал, чтобы в библиотеке посидеть, по букинистикам побегать. Потом вернется домой. Циолковский в Калуге! Непризнанный гений. Городской сумасшедший.
Она прыснула и покачала указательным пальцем в воздухе:
— Не выйдет! У меня другие планы.
Глава 4. Дама на балконе
……………..
……
За столом было шумно. Народ взрослый, Светкины друзья, Витька многих не знает. Он здесь самый младший, так что сидит скромно, не высовывается. Поболтал немножко с Дашкой. Они же старинные друзья, они почти родня, они друг друга любят, но как-то он терялся, он не знает, о чем говорить со взрослой Дашкой, замужней Дашкой. Потом это пройдет, опять окажется, что у них много общих интересов, есть о чем поговорить, за день друг другу всего не перескажешь… Но пока они поболтали коротко, сдержанно, после чего Виктор умолк. А за столом галдели, гомонили, смеялись, перекликались издали.
— Передай ему холодец, сам не дотянется…
— Ну, дамы, вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?
— Какая вычурная фраза!
— Почему? Мне нравится.
— Манерная.
— Почему?
— Потому что красота слога без всякого смысла.
Он не слушал. Конечно, здесь все такие ученые. Булгакова не издают, а они все читали. Они и Набокова читали. Как раз такой круг, где читают самиздат и тамиздат. Интеллигенция. Светка таких любит, а он нет.
Внезапно Дашка решила втянуть его в разговор. Из добрых намерений, конечно. Почему это Витька сидит в уголке, никто на него внимания не обращает? Пусть он им задаст, этим снобам!
— Самый грамотный здесь Витька. Давайте его спросим, есть там смысл или нет.
— Ладно, раз самый грамотный…
— Витька, валяй!
Он нехотя начал объяснения.
— Раньше не умели долго хранить сухие вина. Если вино легкое, спирта мало, оно быстро скисает. Перевозить на большие расстояния его нельзя. Поэтому легкие вина всегда местные, ближние, а крепкие вина дальние, привозные. Херес и мадера — дальние. Ром вообще с другого конца света. Вино какой страны вы предпочитаете — это значит: вам покрепче или полегче?
— Браво! А при чем здесь время дня?
— Утром крепких напитков не пьют. С утра пьют сухие вина, за обедом сухие вина, пиво, всякие крюшоны. С утра люди работают. Ближе к вечеру пьют вина покрепче. Чем позже, тем крепче. Вечером сухое вино пить ни к чему, даже вредно.
— Почему?
— Потому что лишняя жидкость. Вечером бутылка коньяку лучше, чем пять бутылок сухого вина. После вина утром встанешь с отекшим лицом.
— Какие познания! И обратите внимание, сам пьет только водку.
Разговор перешел на другое, и он обрадовался. Дашка подмигивала с другого конца стола: знай наших! А он сидел вялый — пил немного, но ел сегодня больше, чем надо. Светка на радостях кормит его весь день. Вышел покурить на балкон.
Дама стояла у перил, спиной к нему. Узкая талия, прямая спина, черные блестящие волосы. Волосы шапкой. Как бы черный гладкий шлем. И очень красивые ноги взрослой женщины. Икры, щиколотки…
Услышала его шаги, обернулась, слабо улыбнулась. Да, она интересная. Не красивая, а интересная, своеобразная. Породистая. Характер виден. Не просто хорошенькая фифочка, каких в толпе набирается примерно пятнадцать на каждую сотню. А годиков ей тридцать или около того…
— Мне понравились ваши комментарии, — сказала она ровным, незаинтересованным тоном. — Вы разбираетесь. Теперь даже любопытно, что курит человек, который так хорошо разбирается в спиртных напитках. Наверное, он и в табачных изделиях разбирается…
— «Приму» курит.
— Какой ужас, — вяло сказала дама. — Какой ужас.
Тон у нее такой, что она как бы не настаивает на продолжении разговора. Поговорили из вежливости, чтобы не стоять рядом молча, кивнули друг другу и разошлись. А все же интересно, кто она…
…………………………………….
…………….
Глава 5. Репетиторша
…………………………………….
……………..
— Ты взрослый, ты должен понимать. Это не баловство. Она так зарабатывает на жизнь, — говорила Света.
— Я понимаю.
— Тогда считай, что я это говорю на всякий случай. У нее маленькая зарплата. Дамочка с кафедры английского языка. Ассистент без степени, и стаж меньше пяти лет. Сто двадцать пять! А у нее ребенок, девочка пяти лет. Ребенка надо растить, кормить, одевать, покупать книжки, возить на дачу. Мужа нет. Поэтому она работает, работает, работает! Для нее очень важен этот заработок. У нее большие надежды на эти деньги, что я ей обещала. Ее нанимают на год, ей сулят золотые горы!
— Я понимаю, — повторил он свое прежнее утверждение.
— У нее надежды на меня. А у меня на нее все надежды! Она как училка жестокая, свирепая. Зачет по этой… как ее, лексикологии, что ли… балбесы по три раза к ней ходят сдавать. И тебя она будет тиранить. Но она тебя натаскает. Ты лодырь, у тебя способности к языкам плохие, но она тебя вытянет. Понятно?
— Да, я понимаю, — терпеливо повторил он в третий раз.
— Но если ты будешь волынить… если ты посмеешь как-нибудь состроить недовольную рожу… Она гордая, она деньги вернет!
— Я понимаю…
— И последнее. Если дамочке платят большие деньги, а потом мальчишка хватает ее за талию, это значит, что ей платят не за работу, а за что-то другое. Это уж такой позор… низость последняя… Думаю, ты сам понимаешь!
— Я понимаю…
…………………………………….
………
Он покрывался испариной через пятнадцать минут после начала урока. Спина мокрая, лоб мокрый…
…………………………………….
……
Учтивый школьный тон:
— Я вижу, что вы сделали все, что от вас требовалось. Результаты скромные. Не понимаю, как вам это удается.
…………………………………….
….
— Ваша тетя настаивала, чтобы оценки выставлялись за каждый урок. Даже за каждое задание. Она требует, я выставляю. А она проверяет оценки?
— Каждый вечер.
…………………………………….
….
— Потрясающий успех! За два месяца мы одолели школьную программу. Позор! За два месяца человек начинает говорить на языке, петь песни и видеть сны…
…………………………………….
….
— Нет, это не просто плохо. Это по ту сторону добра и зла! Это страх и трепет!
Молчание. Мысль про себя: дамочка с кафедры английского языка образована лучше, чем можно было ожидать.
…………………………………….
……
— Вы знаете, я люблю и уважаю вашу тетю.
— Да, знаю.
— Я никогда не посмею как-то вмешиваться в ее домашнюю жизнь, что-то ей указывать. О чужой домашней жизни мне даже знать ничего не положено.
Это был не вопрос, а утверждение, поэтому отвечать не надо, он молча ждал продолжения.
— Но эту оценку, Кривчиков, я выставляю с надеждой, что вас дома будут больно наказывать. Сегодня же вечером!
Молчание.
— Я не могу позвонить вашей тете и высказать это пожелание. Я не могу отказаться от уроков. Я могу только мечтать и надеяться: Кривчиков большой мальчик, но сегодня его будут наказывать очень больно!
Серые глаза щурятся.
Молчание.
— Мы не в школе, я не могу написать здесь: «принять меры». Я напишу «обратить внимание».
Молчание…
…………………………………….
…..
— Кривчиков! Какая радость! Вы уже что-то такое произносите, выговариваете. По вашему нынешнему состоянию вы уверенно сдадите экзамен на троечку. В любом вузе столицы нашей родины. Не меньше тройки.
…………………………………….
….
Глава 6. Дама в концертном зале.
Обычно он просто идет в гардероб. По левой стороне ближайшая к лестнице секция. Обеих гардеробщиц он знает, а они знают его. Пятьдесят копеек. Он сдает плащ, получает номерок, поднимается по широкой мраморной лестнице, застланной ковром. Проходит мимо билетерши, стоящей слева, бормочет на ходу: «я от Клавдии Васильевны», старенькая билетерша кивает. Они все пенсионерки, бедные старушки, и на этом своем маленьком левом бизнесе тоже не разбогатеют. А для него хорошо, он знает, что никогда в Большом зале консерватории не будет такого концерта, на который он не сможет попасть. Билет ему не нужен, он от Клавдии Васильевны. Место в зале ему тоже не нужно, места в зале для той публики, которая сюда покрасоваться ходит. Нарядились, пришли себя показать и на других посмотреть. Светское общество. Вон во втором ряду партера сидит артист Михаил Козаков. Когда аплодирует, встает и орет, чтобы дирижер Р. видел со сцены, что Козаков здесь, в зале, Козаков его приветствует. Ладно, может быть, Козаков большой ценитель Малера. А также Брукнера и Рихарда Штрауса. Очень может быть, потому что сегодня он здесь и позавчера он тоже был здесь. Возможно также, что у него много свободного времени, если на концерты через день ходит. То есть у него у самого сегодня вечернего спектакля нет. Также не исключается, что Козаков в числе тех лиц, которым дирижер Р. сам разослал приглашения на свой концерт. Это подробности жизни Михаила Козакова, он человек известный, Кривчиков помнит его с младенчества, когда Светка водила его на фильм «Человек-амфибия». У самого же Кривчикова жизнь проще, ему не нужно приглашение, не нужен билет, не нужно место в партере, он прекрасно может забраться на верхотуру, на второй ярус, посидеть там на ступеньке. Его это не роняет. Пятьдесят копеек. Рядом сидят студенты консерватории. Наверное, они тоже все от Клавдии Васильевны. Некоторые сидят с партитурами. Кривчиков без партитуры, он нотной грамоты не знает. Просто так слушает.
Он и так всем доволен, ему всего хватает.
Всегда хватает, а сегодня не хватает. Ему нужен билет.
— Клава, смотри, кто пришел!
Старушки улыбаются.
— Э-ээ… Клавдия Васильевна, Полина Сергеевна, я сегодня с другой просьбой пришел.
— Говори.
— Билеты мне нужны. На завтра, два билета.
— На что тебе билеты?
— Я завтра не один, я с дамой. Ее на ступеньки не усадишь. Место нужно. Партер или ложа.
Клавдия Васильевна глянула на него внимательнее.
— Поля, ты на него посмотри! Он при галстуке. Поля, ты понимаешь, к чему дело идет?
— Жениться собрался, — уверенно говорит Поля.
— Нет, еще не то чтобы жениться…
— Просто так девке голову морочишь? И нас зря морочишь.
Они переглядываются, качают головами: видали мы таких.
— На завтра?
— На завтра.
— Поздно спохватился, разява. Ладно, будет тебе место. Бельэтаж. Цветов девке купи! И это… Пиджак твой… клапаны карманов внутрь заправь.
…………………………………….
….
— Так я и знала! Девки, пиво и преферанс.
…………………………………….
….
Глава 7. Дама на ипподроме
Голос из репродуктора:
— Первая четверть пройдена за тридцать две секунды. Впереди Крашенинников на сером Азарте. Сбоила Друть. Сбоил Алмаз…
…………………………………….
……
— Не знала, что ты азартный.
— Я не играю.
…………………………………….
….
— Девки, пиво и преферанс!
…………………………………….
….
— Циолковский! Городской сумасшедший! Бахтин в Семипалатинске!
…………………………………….
….
Глава 8. Дама в Третьяковской галерее
…………………………………….
………………………….
………………
***
Login
Register
FAQ
Search
