Тихий ангел пролетел... Все молчат уже третий день. Подавлены происходящим. Да я и сам... Если раньше я из-за Темы считал себя уродом в мире, который устроен хоть и жестоко, но правильно, то теперь ловлю себя на желании уцепиться за Тематические образы как за последний островок чего-то разумного в мире, который катится непонятно куда. Ладно, попытаюсь расшевелить народ. Чтобы забыли обо всем плохом. Вот очередное продолжение "Мыслей маньяка". Тоже 1998 или 1999 год, "Соколы". О чем был спор, не помню, но написано на основе реального случая. Людям излишне чувствительным лучше не читать.
МЫСЛИ МАНЬЯКА В БИБЛИОТЕКЕ
Огромное темное пятно расплывалось спереди на светло-серых клетчатых брюках. Оно было мыльным на ощупь снаружи и горячим и липким - изнутри, чуть ниже места, откуда все это - липкое и горячее, - только что извергло толчками, судорогой. Толчки еще продолжались, я ощущал их во рту, в голове и в ногах, но по крайней мере, уже начал видеть - пятнами, словно долго смотрел на солнце. Я различил книжные полки, стойку библиотекаря и свой стол. Все ненужное было скрыто под столом. Мне было девятнадцать лет, я был полон сил, и каких сил! В тот момент я сидел в читальном зале университетской библиотеки. Эти мои посещения библиотек, эти рейды, эти прочесывания стеллажей в поисках "того самого", заслуживают отдельного описания, я о них еще расскажу. Они прервались лишь с появлением Интернета, и, можно сказать, интернет стал логическим их продолжением. Как обычно, я зашел туда с честным намерением позаниматься. Но сначала… Вот небольшая полка, куда кладут только что сданные книги. И в ней чуть потрепанный сборник «Алый Парус», лучшее из молодежных журналов. Открываем страницу наугад… Ну, не совсем наугад, но почти. Читаем:
«…Летом Вальке Дементьеву жить стало совсем худо. То и в школе отдохнет, и бабушка Настя, бывало, придет, поможет ему братца нянчить. А теперь и школы нет, и бабушка ни за что во двор не заглянет, если мать или отец дома. …Да что прошлое поминать: раньше Вальку и пальцем никто не трогал, а теперь то мать ему всыплет, а то отец ремень снимет и давай. Вздохнул Валька, приспустил трусы и, выгибаясь, попробовал посмотреть себе пониже спины. Густой, почти до черноты загар обрывала красная каемка от резинки, а дальше все оставалось белым, как и зимой, и он еще сильней вытянул шею, скосил глаза и теперь увидел край сизого пятна…»
Прекрасно, просто прекрасно! Чует мое сердце, это посещение библиотеки будет плодотворным. Что это было, кстати? Гарий Немченко, рассказ «Красный петух плимутрок». Нет, «Алый парус» брать не будем, уже читали. А вот стеллаж для новых поступлений, и на нем разложены свежие толстые журналы. Начать с УФН? Нет, это подождет. Вот! Открыл один из журналов, - номера не помню. Кажется, это был "Урал" в серой обложке, и наткнулся на повесть про мальчиков-кантонистов, XIX век. Начал читать, но прервался, взял журнал и занял место за столом. И вот что там было. Кто-то из кантонистов повыдергал репу в обывательском огороде. Владелец - мещанин нажаловался начальству. Несколько десятков мальчишек выстраивают на плацу: кто крал? Молчание. Кантонисты тайком, за спинами друг у друга, стискивают друг другу руки и клянутся никого не выдавать. Проходит несколько часов. Вот кто-то упал в обморок на солнцепеке. Кто-то уже тайком мочится в штанину… Ну, что ж, тогда будут сечь всех подряд. А как с вами еще? Появляется скамья и воз только что срезанных розог. Лучший ученик и тихоня назначается счетчиком ударов. Дальнейшая порка показана глазами этого счетчика. Вот первого разложили:
"…Этот ерзает, сучит ногами, скулит по-щенячьи: - Я не брал! Я не брал! "Один, два, три…" Сведенная судорогой, вспухающая кровоподтеками задница. "Двенадцать, тринадцать, четырнадцать…" - А кто брал? "Вж-жик! Вж-жик!" Ни звука. Кантонист грыз скамейку."
Тут-то у меня перед глазами все и поплыло, поплыло… И что было дальше, я так и не прочитал, и уже никогда не прочту, потому что журнал на следующий день куда-то пропал, а сразу после "толчков" я был не в состоянии продолжить чтение. Что не мешало мне рассылать повсюду улыбки, кого-то приветствовать, словом - вести себя, как обычно. Точно так же, как общая направленность тогдашних мыслей не помешала мне пережить череду нормальных юношеских увлечений. Моя девушка только что вышла, рассерженная непонятным упорством, с каким я отказывался проводить ее в общежитие. Сказать, что я в тот момент себя ненавидел, значит ничего не сказать. Но зато я теперь знал ответ на свой вечный вопрос: "чем я отличаюсь от НИХ, чем я хуже ИХ". В отличие от других посетителей библиотеки, я не мог позволить себе такой простой вещи, как выйти из-за стола и пойти вслед за своей девушкой. Библиотека закрывалась через два часа, и я намеревался честно их высидеть. Это был кошмарный сон, ставший явью, и явь потом ответила тем же, превратившись в ночной кошмар. Сколько лет мне он снился! Сижу за столом, а выбраться нельзя, чтобы никто не увидел жуткое, отвратительное пятно на моих брюках. Я многое передумал за эти два часа, но в конце концов, сказал себе: лучше думать не о том, чем я слаб, а о том, чем так сила сильна, что заставила меня извергнуть семя в землю, хуже, чем в землю; что я так позорно обтрухался. Вспомним, чему нас учили. Когда физики вводят понятие силы? Когда не хотят углубляться в свойства действующего на нас тела, то говорят: "действует сила". Но какое-то тело за ней обязательно стоит. Оно может быть очень большим, но его надо уметь увидеть. Вот на человека действует сила тяжести, и он летит вверх тормашками, это, конечно, смешно. Но то тело, что его притягивает, - вовсе не смешное, наоборот, - огромное, это земной шар. Такая простая мысль. Это я уже сейчас додумываю, вспоминая. Взрослый человек мечтает о детском наказании; и сам он, и то, что он делает, уединившись, - смешно и стыдно в глазах большинства людей. Сытая скучающая жена мечтает о том, чтобы муж постегал немного ее ремешком по попе. Смешно? Смешно. Завернутый в ватку интеллигент, любитель путешествий во времени и пространстве, мечтает "быть выпоротым в детстве" (в будущем, стало быть, уже ничего не осталось, о чем мечтать?) и крутит в своей голове сцены телесных наказаний, одна другой "фирменнее", "первороднее", - еще смешнее. Девятнадцатилетний, студент, читая в библиотеке про кантонистов, вдруг неистово хочет оказаться под розгами - там, на плацу, на месте кого-то из них, - ну умереть просто со смеху, а? Но, в сущности, если разобраться, это ведь те же не очень осмысленные "телодвижения" человека, влекомого непонятной силой и неспособного ощутить "тело", стоящее за этой силой. А "тело" может оказаться вовсе не смешным. Напротив, оно огромно и значительно, перед ним все равны. Просто одни приспособились и спускаются по лестнице, а другие летят кувырком… Да. Можно и посмеяться, но лучше задуматься: что хорошего и значительного увидел я там, на плацу, чего у меня нет? ЧТО меня туда тянет? Захотелось почувствовать боль? Смотреть на мир чужими глазами? "Надеть на себя" чужое детское тело и таким образом попасть в те безгрешные времена, когда совершенно искренне никто не представлял себе, "а как с вами еще? Только в этом смысле безгрешные, потому что, на самом деле, это, наверное, очень жестокие времена. Мечтать о том, чтобы родиться и вырасти там - так же глупо, как мечтать родиться и вырасти в хижине у зулуса. Но на один день… Туризм, так сказать. Попасть туда только на один день, прожить один день настоящего детства, не такого, как у тебя. Подсмотреть, как это бывает, и самому испытать, каково это, когда все это по-настоящему, без задних мыслей. Испытать, и вернуться, усвоив что-то важное для своей жизни, как подсказку: что в ней надо изменить… Так, да не так. Это все возможные ответы на вопрос ПОЧЕМУ. А я хочу знать именно "ЧТО". В смысле, притянуло. Ведь, когда тебя несет вниз и натыкаешься на столб, можно сказать, что тебя притянул столб. Но тяготение исходит не от столба… "Жизнь и события, не имеющие священно-значительного прообраза в прошлом или на небесах - вообще не жизнь и вообще не событие", - сказал Томас Манн. За смешной "сексуальной аварией" я вдруг ощутил ее смутный "прообраз" - потрясение от важности только мне открывшейся истины, очевидно, связанной с детством. И порка тоже связана с детством. Сквозь нее мне дано было разглядеть часть чего-то огромного и значительного, что на самом деле притягивало меня; как назвать это, "уклад"? Хорошо, пусть будет уклад. Это «нечто» присутствовало не в боли, не в криках, не в виде рубцов на обнаженном детском теле… А в чем тогда? Быть может, в том волевом усилии, которое необходимо кантонисту, чтобы заставить себя самому, без принуждения, с гордым видом лечь на скамью для порки, никого не выдав. Это ближе, гораздо ближе. И все-таки еще не то. Где-то рядом. На секунду я ощутил это "рядом" - совсем как больной ощущает чужое здоровье. И тут же забыл, потому что библиотека закрывалась, а еще предстояло найти способ, все-таки выбраться из-за стола и пройти три остановки до общежития.
* * *
Люди с избытком здравого (и не очень) цинизма смеются: что ты, Иван! Ничто нынче не под запретом. Есть ты, есть партнерша. Приятно тебе шлепать ее - шлепай. Хочется самому получать от нее шлепки - получай. Нет - ищи другую партнершу. Небо голубое, трава зеленая, лошади едят овес, а порка - на то и секс, чтобы доставлять некоторым из нас удовольствие. И незачем искать ее там, где ее нет. Говорят: вот Иван, он везде ищет порку и во всем видит ее. Что на это ответить? У того же Манна, в романе "Иосиф и его братья" фараон говорит Иосифу: "Посмотри на Солнце, которое всему дает жизнь. Поклоняться ему - разве это не естественно?" - На что тот отвечает: "Вспомним о том, кто сотворил Солнце, и спросим себя: не глупость ли - поклоняться творению, а не творцу?.." Вот и я за "творением" хочу разглядеть "творца". Вижу всюду не порку, а ускользающую связность человеческих отношений, и продолжаю искать ее в мифической стране берендеев, в сказке про Гарри Поттера, в фильме "Француз"… Если кто скажет мне, что сравнение с Иосифом - это уж слишком, и все эти "поиски" - моя какая-то блажь… Может и блажь. Только вот это пятно… его не скрыть; девушка его уже видела, а значит, назад пути нет. Значит - только вперед, в объяснения, в попытки найти, наконец, какой-то смысл в том, что мы делаем. Это не блажь, а последний шанс. Потому что я до сих пор, четверть века спустя, пишу свои постинги, словно письмо той девушке. Как будто не оставил надежду оправдаться перед ней: почему я тогда не встал из-за стола и не пошел ее провожать, и почему сейчас, в свои "за сорок" живу не как все. Если бросить эти попытки, то что останется? Пятно и ничего больше.
|